Шестьдесят платьев. Без жалованья, без наследства я никогда не куплю себя хотя бы одно платье. Если я не мечтала о платье из кремового атласа, то перебирала обиды на судьбу. Я никогда не познаю ощущения от прикосновения этих мягких и блестящих тканей. Буду у кого-то на побегушках всю свою жизнь. И спать в чужой кухне буду всю свою жизнь. Одна.
Вот и осень на исходе, и миссис Броудер стали докучать боли в ногах – как никогда прежде.
– У меня воспаление лимфы, – утверждала она. – Старая барсучиха не поскачет вверх по лестнице ни ради любви, ни ради денег.
Миссис Эванс в то утро лежала в постели. В дверь звонили только пациенты доктора, но когда я открыла в очередной раз, на пороге стояла женщина. Губы ярко накрашены, под глазом синяк.
– У меня болит, – сообщила она.
– Где именно?
– Там, внизу, – ответила посетительница, не поднимая глаз. – Миссис Эванс дома?
Я пригласила ее пройти:
– Подождите здесь.
Миссис Эванс, вся в поту, лежала на диване и даже головы не повернула, когда я заговорила с ней.
– Осмотри ее ты, пожалуйста, – попросила она вяло.
– Я? Да как же я ее осмотрю? Я и не умею вовсе.
Моя наставница вздохнула, с трудом поднялась, руки у нее ходуном ходили. На носу повисла большая капля, которую она вытерла своим крошечным носовым платочком.
В клинике миссис Эванс оценила состояние пациентки.
Беатрис Кинсли, кожа как персик, сильные ноги, вздувшуюся диафрагму отчетливо видно даже под одеждой. У Беатрис глаза испуганной лошади. Миссис Эванс расспросила ее про месячный цикл. Велела снять белье.
– Боль не сильная, – сказала Беатрис.
– Слабые боли имеют тенденцию обращаться в сильные, – отрезала миссис Эванс.
После недолгих уговоров Беатрис согласилась раздеться. Вся шея у нее была в синяках. Похожих на следы от пальцев.
– Подойди сюда, Энни, – обратилась ко мне миссис Эванс, – проведем с тобой занятие.
Она объяснила пациентке, что я – ее ассистент, и велела осмотреть ее колени. Затем, к моему ужасу, взяла мою ладонь и положила ее на живот больной, провела ею вверх, к груди, и в каком-то месте вжала пальцы в тело.
– Дно здесь, чувствуешь подъем?
Я нащупала круглое уплотнение под ребрами, наставница показала, как измерить его.
– Спокойнее, мисс Кинсли, – пробормотала она, – мы просто проверяем ваше состояние.
И, не обращая внимания на мое смущение, она взяла меня за другую руку, оттянула большой палец и протащила под юбкой пациентки прямиком к вагине – непринужденно, словно мы с ней совершали приятную воскресную прогулку. Я тщательно исследовала пальцем окрестности, стараясь не глядеть на пациентку. И вздрогнула, когда она вдруг ойкнула. А в следующий миг ойкнула сама: моя ладонь легла на лобок. Какое странное ощущение, знакомое и вместе с тем чужое.
Следуя распоряжениям наставницы, я ждала, когда дверь приоткроется и втянет мою руку в сокровенности. После чего вытащила ладонь, пальцы были в крови. Я побледнела. Но миссис Эванс тут же поспешила уверить, что причина вполне естественная и я тут совсем ни при чем. Для нее это был просто урок, женская плоть для нее обыденна, вроде начинки в фаршированной курице. Она вытерла руки о полотенце, я проделала то же самое. Не зная, куда глаза девать.
– Теперь сядьте, – велела миссис Эванс.
Беатрис всхлипывала, пряча красное лицо в фартуке. Миссис Эванс обняла пациентку за плечи и подала знак мне; мы стиснули ее с двух сторон.
– Примерно через три месяца у вас родится ребеночек, – сказала миссис Эванс, а бедняжка Беатрис затрясла головой:
– Нет, нет, нет! – Точно миссис Эванс вынесла ей приговор. – Мне нельзя иметь ребенка.
– Кто вас избил? Ведь не сами же?
– Мэм?
– У вас внутренние ушибы, что и стало причиной болей и кровотечения.
– Но ведь вы меня вылечите?
Глаза у миссис Эванс явно на мокром месте: либо сочувствие, либо обида, потому что пациентка отказалась от предложенной «Целебной сыворотки». Миссис Эванс погладила Беатрис по щеке и сокрушенно покачала головой.
– Боюсь, мне нечем вам помочь, милая моя, пока не наступит время ребенку появиться на свет. Как акушерка я облегчу ваши страдания.
– Но миссис Уоткинс с Лиспенард-стрит направила меня к вам, – прошептала Беатрис. – Она сказала, вы можете ВЫЛЕЧИТЬ это. Если срок невелик. Это не преступление.
– Закон гласит, – ответила миссис Эванс, – что преступление, неважно, велик срок или нет.
– Но вы же других вылечили. Если преступление, то почему вы на свободе?
– У полиции до нас руки не доходят, – пожала плечами миссис Эванс, – им своих забот хватает. Из моих пациенток никто не жаловался. И потом, кто что сможет доказать? У женщин кровь может идти, а может не идти, а почему, никто не знает. Не принято спрашивать, есть там у тебя кровь или нет.
– Так вы мне поможете?
– Нет, если срок большой.
– Он еще маленький, – взмолилась Беатрис Кинсли.
– Боюсь, что нет, – мрачно сказала миссис Эванс. – Вы же не станете отрицать, что почувствовали, как малыш пинается. Это верный знак того, что срок изрядный.
– Я заплачу сколько скажете!
Миссис Эванс, не ответив, вышла из кабинета. Беатрис зарыдала в голос.
Я сидела тихонько, как мышка. Немного успокоившись, Беатрис вдруг спросила:
– Вы знакомы с Питером ван Кирком? Он первый помощник губернатора, у него дом на Пятой авеню. Он два года снимал мне квартиру в замечательном месте – на Вашингтон-сквер. – Она коснулась синяка на щеке. – Но если я буду продолжать в том же духе, он меня бросит. У него жена и две дочки. Я ему пригрозила, что расскажу все его жене, если он мне не поможет.