Моя нечестивая жизнь - Страница 57

К оглавлению

– Я залетела, – простонала я как-то.

Чарли читал газету, лежа рядом со мной в постели.

– М-м-м?

– Из-за тебя я…

Теперь я полностью завладела его вниманием.

– Ты не шутишь?

– По-твоему, я похожа на клоуна?

– Господи! Ну ты вылитая мать моего сына. Так это правда?

– Это ты во всем виноват! – закричала я.

– Надеюсь, что так. – Чарли широко улыбался. Радость его была неудержима. Он подхватил меня на руки, закружил по комнате, гордый, будто выиграл в конкурсе талантов.

Этого негодяя новость обрадовала! В отличие от меня. Защиплю кусочек кожи двумя пальцами, оттяну, посмотрю на свет. Кровь на свету.

– Эй, миссис Джонс!

– Я умру. Как мама.

– Она же не умерла, родив тебя. – Чарли прижал меня к себе. – Заячье сердечко.

– Не тебе его рожать!

– Все будет хорошо, – ласково сказал Чарли и заорал во всю глотку: – Маленькие Джонсы! Это будет здорово!

– Для тебя, может, и здорово, – огрызнулась я.

Тот факт, что за все годы у миссис Эванс я видела только одну смерть, причем от эклампсии, что сама по себе встречается редко, ничуть меня не успокаивал. Что такое ребенок, если не модель корабля в бутылке? Не достанешь, пока не разобьешь стекло. Бедра у меня узкие, кость тонкая – дочь своей матери. Я умру, никаких сомнений.

– Одна из сотни матерей умирает при родах, это данные за последний год, – сообщила я Чарли. – Я прочла в «Полицейском вестнике». Это просто бойня какая-то.

– Ты же терпеть не можешь «Вестник», Экси Джонс, – заметил Чарли. – Изменила мнение?

Наутро Чарли, проснувшись, тут же принялся напевать, хлопнул меня по заду и улыбнулся незнакомой улыбкой. Я же слонялась по квартире олицетворением беды, лицо серое, голова трещит.

– Выглядишь как вчерашняя рыба, – подбодрил меня Чарли.

– Через семь месяцев я буду мертвее трески на пятничном столе.

– Ты нас не покинешь, миссис Джонс. Маленький мистер Джонс, который у тебя в утробе, только первый из череды Великих Джонсов с Гринвич-стрит. С Пятой авеню! У нас будет дом на Вашингтон-сквер, у каждого Джонси – отдельная комната. Деньги в банке и лошади в конюшне.

– Ха! – отмахнулась я от мужа. И слушала дальше. С головой под подушкой.

– Ты не умрешь. Эти дамы со служанками и каретами, такие же, как ты, миссис Джонс, не умирают.

– Я видела, как миссис Кисслинг умирает на руках у своего мужа, а он был банкир.

Чарли несколько сбавил обороты, я даже подумала, что он будет скучать по мне, если я уйду из жизни. Но оказалось, что он просто набирал в грудь воздуха, прежде чем ринуться в атаку – в споре, который вел сам с собой.

– Ты не можешь умереть, миссис Джонс. Умирают низшие классы, а те, кто живет в трехкомнатных апартаментах, как ты, с водопроводом и газовым освещением в прихожей, как у тебя, не умирают. У них есть доктора. Снадобья. Эликсиры. Хитрые устройства. Лекарства от всего на свете. НАУКА. Все это есть и у тебя. Ты ведь больше не живешь на Черри-стрит, слышишь меня? Или я впустую воздух сотрясаю?

Конечно, хорошо бы поверить в эту благостную картину. Семья, дом с конюшней, счет в банке. Эликсиры, помады и всякие полезные приспособления. Всего этого мне хотелось. Но не верилось, что это настоящее. Все это фальшивка.

– Ты не веришь, что солнце для нас взойдет и луна засияет? – осведомился мой муж.

А почему я обязана верить? Только потому, что у нас есть деньги? Со мной-то беды случались регулярно. Моя жизнь всегда была слишком зыбкой, шаткой, временной.

Странное дело, чем некрасивее становилась моя внешняя оболочка, тем дальше уходили страхи. Может, тому причиной настойчивость Чарли, его убежденность, его вера в науку?

А может, дело совсем в другом: похоже, ребенок собирался родиться до срока. Лежа в постели, сквозь дремоту я ощутила толчок в нижней части живота, словно второе сердце забилось. Раннее утро, темно, пять месяцев прошло, рядом спит Чарли. Я положила руку на то место у бедра, где произошел толчок. Здесь. Вот и еще раз стукнули. И еще. Я улыбнулась темноте. Та к вот что означает «активный». Живой. Он рождается живым. Сердце билось где-то в моем теле. Но не на своем месте.

– Привет, – сказала я темноте, правда, не очень громко, и разрешила себе помечтать о девочке с глазами темными, как черника. Я стану матерью. А получится? У крошечного Джонса есть чувство юмора. Я нажимаю на живот и чувствую ответный толчок. Мы сделали из этого игру. Шлеп. Хлюп. – Пощупай здесь, – улыбнулась я проснувшемуся Чарли.

Он провел рукой по моему животу. Рука подрагивала.

– Это что еще за чертовщина?

– Пинается!

– Матерь Божья. Это парень, сомнений нет.

Живот у меня такой большой, что рядом со своим товаром я – наглядная и яркая антиреклама, наверняка навожу на мысли, а способно ли мое лекарство регулировать что бы то ни было, и уж особенно женскую физиологию? Никто не купил у меня ни одной склянки. В июле как-то в пятницу я осталась дома, села на постели и вытянула ноги. Отекшие, кожа в трещинах, натоптыши на ступнях точно засохшая грязь. Вернувшийся домой мистер Джонс обнаружил, что жена лежит на спине – эдакий жук, придавленный весом собственного тела.

– Сколько продала сегодня?

– Нисколько. Если так будет продолжаться, мы скоро опять окажемся на Черри-стрит.

– Оставь такие разговоры.

– Какой смысл тащить эту тележку до ратуши, – закричала я, – а потом сидеть и вариться в собственном соку? Доходу – ноль. Я толстая как не знаю что, горничные от меня шарахаются. Им, дескать, такие таблетки без надобности. За всю неделю не заработали ни пенни. Привет, Черри-стрит, скоро мы вернемся. Помощь детям пришлет за нами какого-нибудь мистера Брейса, нас запихают в поезд и повезут в Иллинойс.