Моя нечестивая жизнь - Страница 76

– Оуэнс увлечен тобой, – сказал Чарли, задувая лампу по окончании дебютного приема.

– Он увлечен звучанием своего голоса, – сказала я.

Но какой же триумф я ощутила, какая гордость расцвела у меня в сердце от того, что не только муж оценил мои познания! Я также видела, что он ревнует, пусть его приятель и был стар, как ветхозаветный сыр.

После первого суаре мне понравилось ораторствовать перед полной комнатой мужчин, и вскоре я обнаружила, что общение со знакомыми мужа прославило меня в книжных лавках и в «Могучем Единороге», а мои рассуждения по вопросу о перенаселенности и некоторым другим произвели фурор. Вскоре наши суаре стали традиционными, сложился костяк компании: Оуэнс с женой Идой, мистер Сакс с подругой Миллесент, доктор Аргимбо, мистер Деланд, судья Бейкер с дочерью Робертой, а также Эндрю Моррилл, юрист, чьи услуги мне очень пригодятся, когда меня начнут преследовать.

Теперь это были наши общие друзья. Мы часто навещали их, они – нас. Чарли любил спорить, а я больше любила выйти в свет в роскошном туалете, посмотреть на интерьеры богатых комнат, залитых светом разноцветных светильников, – комнат, где я была не прислугой и не акушеркой, а гостьей и могла спокойно потягивать херес. Когда собирались на Либерти-стрит, Аннабелль, при полном параде, пела гостям про Макгинти и козла, а дамы угощали ее сладостями, словно дрессированную пони, пока мистер Оуэнс однажды не высказался так:

– Пожалуй, песенка про Макгинти – это не совсем то, что подходит молодой леди четырех лет от роду.

– Почему? – возмутилась я. – Ее отец научил. Это все, что он получил от своих предков.

Тогда-то меня и посетила мысль нанять для дочери гувернантку, все в то время просто помешались на гувернантках. И в нашем доме появилась Эллен Никерсон, а Аннабелль с того вечера выходила к гостям, только чтобы сделать книксен.

– Пожелай мне спокойной ночи, Аннабелль, – сказала я ей как-то, а она нежно поцеловала меня со словами:

– Ты моя милая мамочка.

И тут вмешалась Эллен.

– Поцелуй должен быть не таким, – отчеканила гувернантка.

– Чепуха, – ответила я. – Наша девочка имеет право на настоящий поцелуй перед сном.

Я взяла дочь на руки и зашептала на ушко, что она – моя Аннабелль, лучший ребенок в мире.

Эллен унесла ее в детскую под недовольный писк, и, как выяснилось, унесла вовремя, ибо появился Оуэнс с любимым вопросом всех философов:

– Миссис Джонс, скажите нам, пожалуйста, какое из ваших снадобий лучше все действует как месячногонное?

– Не могу сказать за все «гонные» (он залился смехом, даже усы затряслись), но мой опыт показывает, что пижма – наилучший эликсир при обструкции. Проблема в том, что пижма выводит систему из строя почище любой сивухи, если доза неверна. Некоторые из моих дам хлещут ее как лимонад.

– О… – сказал Оуэн.

– Я видела пациенток, у которых кровь хлестала из всех свищей, а у некоторых наступали судороги.

– Зачем же вы продаете такие лекарства?

– Лучше ничего нет. Кроме того, если доза верная и отвечает только поставленной цели, побочный эффект незначителен. Но по правде, сэр, нам нужны лекарства классом выше.

Оуэнс согласился, а я не переставала удивляться. Что это он так заинтересовался? Наверняка такими наводящими вопросами эти господа преследуют свой интерес: вести развратную жизнь, а всю ответственность целиком снять с себя и возложить на ЖЕНЩИН. Чего ради они меня так дотошно расспрашивают насчет слабительных и прочих процедур? Та к что я была немало удивлена, когда они выказали немалую озабоченность женской добродетелью и благополучием. У миссис Оуэнс после четырех родов здоровье стало никуда, и ее супруг поведал мне, что следующая беременность наверняка ее убьет. Миссис Аргимбо родила шестерых детей, из которых только трое выжили, она также хотела ограничить размер семьи, а не размер талии. Из разговора между друзьями я поняла, что они смотрят на меня не просто как на акушерку, а как на солдата – участника БИТВЫ.

– Говорю вам, миссис Джонс, – сказал как-то вечером Оуэнс, – когда дело касается размножения рода человеческого, вы, акушерки, бойцы передовой. Мы должны сражаться, чтобы общество перешло из сумерек дурацких предрассудков и грубой силы в эру рациональной свободы и распространения утонченности.

– Я за утонченность во всех формах, – сказала я, – но против битвы в любом виде.

Мне не нравится мой образ в виде бойца. Я маленькая женщина, весом не более девяноста фунтов, с маленькими руками, которые никакое не оружие, а инструмент, несущий облегчение больным.

Однажды вечером за игрой в вист философы сделали мне предложение, которое значительно повлияло на наше благосостояние и помимо моей воли втянуло меня в ту самую битву, которую я отвергала. Решилась посвятить мужчин в свои рабочие будни? И награда за это не заставила себя ждать.

– Сегодня я видела новобрачную миссис М., – говорила я, а они слушали. – Бедная трусишка явилась ко мне со вздутым животом, сама не своя от страха. Она решила, что всему виной устрицы, детей, по ее мнению, находят в капусте, больше она на этот счет до первой брачной ночи ничего не знала. Представьте себе ее ужас, когда муж растолковал ей, какова правда. Так что, когда я объяснила миссис М., что ее ждет и как дети попадают в этот мир, это стало для нее великой новостью, вы только представьте себе.

– Какое невежество! – загалдели философы, отсмеявшись.