Моя нечестивая жизнь - Страница 83

– Составь ответ, – посоветовал Чарли, – обоснованный с научной и правовой точки зрения.

Бумагу мы сочинили вдвоем: я говорила, он писал. Тем же манером мы много лет назад писали послания Датч. В глазах Чарли опять вспыхнул знакомый огонек, он снова стал вольнодумцем, о стезе которого мечтал в юности. Хотя моя грамматика ненамного улучшилась со времен Чатем-сквер, излагать мысли Чарли меня научил. Я взяла в руки письмо, написанное его прекрасным почерком.

Издатели!

У вас имеются доказательства моих преступлений? Что дает вам право публично порочить мое доброе имя? Такого права у вас нет. Я чиста перед законом. Мои лекарства – известные очищающие средства, продающиеся во всех солидных аптеках. Впрочем, если кто-нибудь из моих многочисленных пациенток скажет, что применяемые мной препараты, методы лечения или ухода за больными нанесли вред ее здоровью, то я выплачу вам и ей по сто долларов каждому.

Мадам Ж. А. Де Босак

– Мы собираемся им платить? – поразилась я. – Ты же приглашаешь их судиться со мной!

– Никто не подаст иск, ни одна живая душа, – отмахнулся Чарли, очень довольный собой. – Если даже даме не по вкусу твои таблетки, разве она признается, что пользовалась твоими услугами? Или покупала твое снадобье?

– А как же Сьюзен Эпплгейт?

– Одна-единственная за столько лет. К тому же ее отец заставил. Что она может доказать? Не нравится тебе газета – просто не читай ее. Пусть щелкоперы болтают что хотят. Либо ты последняя трусишка, либо втолкуй им, что есть что.

Всякий раз, когда Чарли называл меня трусишкой, мне хотелось немедля доказать обратное. Не намерена я отступать, особенно перед такими слизняками. Ни за что. И я отправила письмо.

Не буди лихо, пока оно тихо, любила повторять мама. Ха! Ну почему всякий раз, когда девушка попадает в беду, она сама виновата? Я уже достаточно натерпелась в жизни. Зачем мне новые испытания? У меня есть ребенок, о котором надо заботиться, ангел пяти лет от роду с шелковистыми локонами, обожающая вышивать и ходить со мной по магазинам.

– О, мама, ты такая красивая! – вздыхает моя девочка, кладя в экипаже мне на плечо свою кудрявую головку.

Стоит ли рисковать таким счастьем? Вряд ли. Но это же были всего-навсего письма. Я просто оборонялась.

Я разослала письма в редакции, но газеты и не подумали прекратить яростную кампанию против меня, напротив, казалось, что этим шагом я даже подбросила дров в огонь. Тем летом ложь громоздилась на ложь, смердела на жарком солнце, обращаясь в истинный навоз, но невежественная публика жадно проглатывала и его. «Полицейский вестник» дописался до того, что обвинил меня в убийстве.

А не приходило ли в голову почтенным законникам нашего города, что несчастная Мэри Роджерс, убитая в прошлом году, также пала жертвой злокозненной Мадам Де Босак? Причины остались невыясненными, тем не менее хорошо известно, что мисс Роджерс была продавщицей сигар в табачном магазине Андерсона, расположенном в трех кварталах от дома Мадам Смерть. Вполне вероятно, что она скончалась от рук этого воплощения зла, а та потом спустила тело в Гудзон.

Мэри Роджерс! Никогда в глаза тебя не видела. Одна из самых знаменитых жертв в истории Нью-Йорка. Редкой красоты продавщица табака. Ее тело нашли плавающим в реке подле Хобокена, лицо изъедено, на шее след от веревки. «Вестник» заявлял, что убийца – Мадам Де Босак, что это я убила бедное дитя на Либерти-стрит. Дескать, мертвое тело Мэри переплыло через реку в Нью-Джерси, а ее одежду я закопала под деревом в хобокенской лавровой аллее, где вещи и нашли. Впрочем, возможно, я кого-то наняла.

Ну разумеется. Еще я летаю на метле и отлавливаю людские души. Что до этого Хобокена, так я там В ЖИЗНИ НЕ БЫЛА. Очередная клевета. Газеты превратили меня в злобную осу. Чего ради мне душить женщину, если я каждый день оказываю помощь нежному полу, и действовать приходится и впрямь очень нежно. Взбивать подушки. Вытирать слезы. Останавливать кровь. Для Либерти-стрит я была СВЯТАЯ. Да и для всего Нью-Йорка. «Полицейский вестник» окрестил меня Доктор Зло и предложил окружить мой дом полицейским кордоном, дабы перекрыть доступ незадачливым беспутницам, которые, по определению писак, «отчаянно жаждут скрыть свой позор».

А вот силу женского отчаяния борзописцы недооценили. Кажется, ничто не могло остановить моих дам в их стремлении попасть ко мне на прием. Никакие полицейские кордоны. Никакие сторожевые псы. Хотя и те и другие были на страже – спасибо шефу «Полицейского вестника» Матселлу и его писучим парнишкам, спасибо их консультантам, уважаемым представителям медицинского сообщества, доктору Эпплгейту и доктору Ганнингу. Меня запугали, меня отслеживали и травили, возле здания регулярно дежурил полицейский, и все-таки мои женщины шли ко мне и шли.

– Что, если меня арестуют? – спросила я у Чарли.

– Выкупим тебя и понизим цены, – заявил мой оптимист.

– И как ты это сделаешь? Магическим трюком?

– Друзья из высших сфер. Судьи. Полицейское начальство. Деньги. Так это и делается, ясно? Еще твоя миссис Эванс рассказывала об этом, помнишь?

– А если не получится?

– Наймем адвоката. Только я не верю, что хоть одна пациентка подаст жалобу.

– Но если ты ошибаешься, мне грозит арест! Думаешь, нашей дочери понравится, что мать у нее в тюрьме?

– Милая моя, они все только болтают. Действий никаких. Что они докажут?