На следующий день «Полиантос», «Гералд» и «Полицейский вестник» опубликовали отчет о беспорядках, не потрудившись объяснить, кто именно эти беспорядки затеял. А затеяли их сами газеты. «Гералд» напыщенно написал, что я укрылась в своем логове, дрожа от страха, что толпа вытащит меня из норы и разорвет на части. «Вестник» же объявил, что дьяволицы дома не оказалось – она как раз продавала белого ребенка в рабство. «Полиантос» возвестил, что у толпы была припасена веревка, дабы вздернуть Мадам на фонаре.
Газеты расхватывали как горячую кукурузу. Газетную ложь я читала, сидя за столом в ресторане отеля «Астор Хаус», куда мы перебрались по настоянию Чарли. Здесь к нам присоединились наши друзья – Оуэнсы и Моррилл. Ида Оуэнс гладила меня по руке, а ее муж, топорща усы, пыхтел, возмущенный бесстыдством репортеров, сочинивших про меня такие небылицы. Мой кофе давно остыл, когда я взялась за «Вестник».
Вчера на Либерти-стрит у дома, который занимает некая Мадам Х, собралась возбужденная толпа. Чувствовалось, что и более обеспеченные классы испытывают глубокое отвращение к методам этой жалкой ведьмы, которая пряталась за шторами, дрожа от страха перед толпой, требовавшей немедленно очистить помещение.
Судя по вчерашнему настроению публики, Мадам убедилась в необходимости свернуть свой нечестивый бизнес, ибо ясно, что беспорядки, коих она стала причиной, на этом не закончатся.
– Мадам убедилась, – повторил Чарли. – Ведь так, да?
– А вы уверены, что нужно закрыть клинику? – спросила Ида Оуэнс. – Или все же нет?
– Не говорите только, что все это выбило вас из седла, дорогая моя! – воскликнул ее супруг.
– Меня и правда выбили из седла, – согласилась я.
– Мы не дадим кучке лоточников выселить тебя под гром сковородок, – сказал Чарли.
– Мы? Тебя там не было!
Я знала, что муж сожалеет, что его не было дома. Он примчался уже после окончания вакханалии, потрясенный новостями, и был со мной особенно ласков.
– Бедная моя Энни, этого больше не повторится, никогда, – шептал он, обнимая меня.
Чарли увез меня в «Астор Хаус» и весь вечер, который Аннабелль провела у Греты, ораторствовал перед друзьями.
– Это все дело рук Диксона. Это он устроил спектакль для прессы.
– Он там был не один, – возразила я. – И ты не видел их налитые кровью глаза.
– Кровь я видел. Я знаю, какая она из себя.
– Они пришли за мной, а не за тобой. У них даже есть листовки с моей карикатурой.
– Нисколько не похожей. Ты красавица, а нарисована уродливая карга.
– Так вы отступите, миссис Джонс? – спросил Оуэнс. – А как же ваши подопечные?
– Вы отдадите нас, своих сестер, на растерзание невежеству? – подхватила его жена. – Вверите нас бесчувственным мужланам?
– Миссис Джонс, все зависит только от вас, – сказал Оуэнс. – Знайте, что мы безмерно уважаем вас, восхищаемся вашей смелостью.
Старый лис Оуэнс ткнул точнехонько в мое слабое место. Я была падка на лесть.
Тут и Моррилл подал голос:
– Мадам, у них нет никаких улик против вас, но даже если бы были, я с легкостью отражу все удары.
Я вертела в руках ложку, скребла ею по белой крахмальной скатерти. Вечернее солнце играло, отражаясь в стекле, в серебряных приборах, в позолоченной мебели. Звон посуды, смех, негромкая фортепианная музыка. Прочие посетители ресторана обсуждали покупки, политику, детей, знакомых. Никто тут не говорил ни о крови, ни о смерти. Не говорили и об опозоренных женщинах, оказавшихся на краю погибели. И о ярости толпы не говорили. И о тюрьме, и о виселице. Они ели свой десерт, вытирали салфетками рты. И смеялись.
– Съешь что-нибудь, милая, – мягко попросил Чарли, касаясь моей ладони. – Газетам не понравится, что ты голодаешь. Ведь о чем тогда писать? Решат, что ты лишилась аппетита, потому что испугалась. Ты исчезнешь из заголовков, если сдашься. И никто не будет колотить в твою дверь по ночам. Ты станешь жить в мире и покое.
Он ждал, пока я переварю его слова. Умный пройдоха, знал, что мир и покой – это не про меня.
– Безумные дни, – пробормотал Оуэнс себе в чашку. – Представьте только, что они понапишут, когда вы удалитесь от дел и закроете свою клинику.
– Вот порадуются, – поддержала его жена. – Да они пляски устроят на руинах вашей больницы.
Я размышляла. В гавкании Диксона, в рычании Матселла было столько самодовольства, столько уверенности в себе. Нет, не хочу я их радовать.
– Да пускай катятся! – сказала я. – Этим мерзавцам меня не сломить.
Дома, сидя у огня с Аннабелль на коленях, Чарли сказал, что Джонсы покажут всем, чего стоят.
– Вся аристократия селится в районе Пятой авеню. Что ж, ударим по ним с тыла. В самом центре города есть несколько участков, выставленных на продажу. Выкупим их. И построим дом. Не дом – замок.
– Замок? – вскричала Аннабелль. – Мы будем жить в замке?
– Да, моя принцесса, – нежно ответил Чарли. – Шато Джонс. Замок с башнями, пони с серебряным колокольцем и фонтаны шоколада в саду.
– А из кранов пусть льется шипучка! – объявила дочь.
– А ну, хватит! – прикрикнула я на малышку. Моя мама не переносила избалованных детей, и я вслед за ней. Чарли же вечно заваливал Белль подарками и морочил голову мечтами о всяких глупостях.
– Не переживай, бельчонок, – шепнул Чарли и произнес уже серьезно: – Завтра же утром свяжусь с земельным агентом. Через пару дней сделка будет оформлена.