– Ты просишь у меня тысячу долларов?
Во мне все так и вскипело при мысли, что у гнусного тролля Шпрунта теперь есть инструмент для отъема у меня моего заработка.
– Экси, он сабрал все мой сберешений, – еще громче разрыдалась Грета. – Мое полошение ничут не лучше, чем в том году, когда мы с тобой повстречайся на улице.
Я сжала виски. Подступала мигрень. Будто к обнаженному нерву приложили лед.
– Пошли ты его к чертовой матери. Если он не будет платить за жилье и достойно заботиться о своей жене, ты переберешься к нам, вот и все.
– Он не будет платит. У него нет тенег.
Боль в голове уже пульсировала. Казалось, там что-то распухает, съеживается и снова распухает.
– Грета, по-моему, в дверь звонят.
– Экси, как же?
– Позже поговорим.
За беседу с человеком, который сейчас стоит за дверью, мне хотя бы заплатят.
Грета направилась открывать, вытирая слезы.
– Вы пошалеете, мадам Миледи, – пробормотала на ходу, но очень быстро вернулась. Произнесла отрывисто: – Дшентльмен шелает консультацию.
В кабинет ступил осанистый господин средних лет. Рыжеватые бакенбарды, подбородок чисто выбрит, черный сюртук помят, но белая рубашка туго накрахмалена. Черный галстук-бабочка придавал ему вид разорившегося денди.
– Мадам Де Босак? – нервно осведомился денди. Еще один бедняга с забеременевшей пассией.
Его маленькие глаза так и рыскали по комнате… Что-то он очень волнуется.
– Да, заходите, прошу вас, – пригласила я и улыбнулась, несмотря на мигрень. – Присаживайтесь. Чем могу помочь?
Он пощипал усы. Порылся в карманах. Посмотрел на потолок.
– Видите ли, мы и моя миссис в ужасном положении, мадам. Я инвалид войны, работать не могу. У нас трое детей, это больше, чем мы можем себе позволить. А здоровье у моей миссис уже не то, что прежде, не годится для… кхм… Может, вы как-нибудь… не могли бы вы… продать какое-нибудь средство, чтобы предотвратить… кхм… ну…
– Я вас понимаю.
– Еще один ребенок был бы… – Он вытащил из кармана носовой платок. – Так вы поможете мне?
Я смотрела на пятно от горчицы, расплывшееся на лацкане. Всякий его пожалел бы: инвалид войны, больная жена, нервный пот на лбу.
– Могу предложить вам кое-что, – сказала я. – Во Франции популярна одна вещица, называется baudruche. Знаете, что это?
Он вопросительно шевельнул бровями.
– Это для джентльмена…
Краска залила его мясистое лицо.
– Мне бы что-нибудь для леди.
Меня всегда злило, до чего мужчины, большинство во всяком случае, норовят свалить все на женщину. Только бы снять с себя ответственность.
– Для леди у меня есть превентивное лекарство. Инструкция внутри упаковки.
– Оно надежно?
– Его нельзя использовать… в определенные дни, так как это может иметь катастрофические последствия, если вы понимаете, о чем я.
– Значит, эти товары предохраняют от…
– …зачатия. Вы это имели в виду?
Он кивнул. И все-таки, казалось, мои слова принесли ему боль.
– Не будете следовать инструкции, толку от таблеток будет как от куска мела. Но при правильном применении в большинстве случаев помогает.
– А если не поможет?
– Если не поможет, тогда добро пожаловать ко мне для дальнейшего лечения.
– А стоимость какая?
– Таблетки – пять долларов. Порошки от задержки – десять. Спринцовки для приема лекарств – семь долларов. Процедура, да еще с госпитализацией, – значительно дороже.
– Могу ли я купить по штуке всего, что у вас есть?
– Разумеется. Одну минуту.
Я ушла в заднюю комнату и принесла две склянки: одну с порошком, одну с таблетками. И еще спринцовку.
– Сперва пусть попробует морскую губку, пропитанную медом. После акта губку следует удалить, растворить пакетик порошка в чашке уксусной эссенции, наполнить этой смесью спринцовку и немедленно ввести в себя. В случае задержки следует принимать таблетки согласно инструкции.
Мужчина, весь багровый, морщился и отводил глаза.
Разговор был таким банальным, что сразу забылся.
Следующим вечером незадолго до ужина Датч переоделась и спустилась в гостиную, где Аннабелль все приготовила для концерта. Дочь полдня провела с сестрой, они попеременно играли на рояле. Выяснилось, что Датч отменная пианистка. Сейчас Аннабелль носилась по комнате, расставляла стулья перед роялем, раздавала программки собственного изготовления – нарисованные цветными карандашами. Публика состояла из меня, Чарли, Греты, ее сына Вилли. Присутствовали также Мэгги, ее жених полисмен Корриган и наш кучер Джон Хатчет, который категорически отказался сесть, несмотря на уговоры Аннабелль. На почетном месте сидела моя сестра.
– Займите свои места, леди и джентльмены, – торжественно произнесла Аннабелль.
– Я не джентльмен! – крикнул Вилли.
– Ага, ты клоп-вонючка! – отрезала Аннабелль. – Но все равно садись.
Он показал ей язык, Грета сердито зашептала ему, но, когда сели, склонилась к сыну и так бережно провела рукой по его волосам, будто это была главная драгоценность в ее жизни. В глазах Греты, устремленных на сына, было столько любви, а он так ласково сжимал ей руку, что я сама залюбовалась. Со вчерашнего дня Грета словно потускнела. Отек от ушиба захватил часть скулы, и Грета постаралась прикрыть его волосами, зачесав их набок. Я не дала ей ни цента и давать не собиралась. Деньги все равно уйдут этому пропойце Шпрунту. Ну уж нет.