Аннабелль сделала книксен и объявила:
– Прелюдия номер 15, опус 28 ре бемоль мажор, сочинение мистера Фредерика Шопена.
Она села за рояль, ее ножки в кожаных туфельках едва доставали до пола. Дочери было десять лет, и она уже обожала наряды, а про последние модные фасоны знала даже больше меня. Но, садясь за инструмент, она забывала про все, полностью захваченная музыкой. Белль закрывала глаза, ее маленькая фигура подавалась к роялю, мелодия будто втягивала ее в себя. Музыка была бурная, сквозь низкие ноты прорывались резкие высокие звуки.
– Она замечательно играет, – прошептала Датч.
Аннабелль лихо закончила и поклонилась. Мы зааплодировали, полисмен Корриган даже засвистел. Шум был такой, что я с опаской глянула на сестру, не шокирована ли она. Датч аплодировала как и полагается: ладони сильно ударяют друг о дружку и на краткий миг замирают – точно в молитве. Она неодобрительно покосилась на Чарли, который вовсю и топал, и барабанил по стоящему впереди стулу. Датч явно полагала, что и в собственной гостиной следует вести себя как в концертной зале, а аплодировать джентльмену следует в белых перчатках, дабы не производить неподобающего шума.
– Ура! – закричал Вилли. – Ура! Все закончилось!
Аннабелль снова показала ему язык. Я еще раз оглянулась на Датч, она состроила гримасу, словно ее неприятно поразили дурные манеры моих домачадцев.
– Виллибальд, немедленно прекрати, – велела Грета. – Иначе мистер Шпрунт поговорит с тобой.
– Шпрунт – мерзкий врунт! – пропел Вилли, и Аннабелль расхохоталась.
– У нас еще маленький сюрприз! – объявила дочь и театрально взмахнула руками. – Мы с миссис Лиллиан споем песню L’invitation au Voyage мистера Шарля Бодлера.
Датч и Аннабелль улыбнулись друг другу, как старые заговорщицы.
Я только сейчас осознала, насколько они похожи. Две ирландские красавицы. На сердце потеплело. Именно о такой семейной сцене я мечтала в те далекие дни, когда заглядывала в окна на Вашингтон-сквер.
– О-ля-ля, французская музыка! – воскликнула я.
– Нет, стихи французские, но положены на немецкую музыку, – сказала Датч. – Я слышала ее в детстве. И сегодня Аннабелль разучила ее.
Они вдвоем сели к роялю и, аккомпанируя себе, запели меланхоличную песенку. Хотя французские слова были для меня что китайская грамота, чистые звонкие голоса отзывались в душе.
Mon enfant, ma soeur…
Они пели, а мы слушали, пока муж, в котором утонченности не было и на цент, не заорал:
– Пойте по-английски, чтоб простому парню разобрать.
Аннабелль прыснула, а по лицу Датч скользнуло раздражение. Она прошептала что-то на ухо Аннабелль. Похоже, Датч не желала петь по-английски, но Аннабелль была дочерью своего отца и без предупреждения перешла на английский. Датч после заминки присоединилась, но с видимой неохотой. Слушая, я поняла причину этой неохоты. Песня была про нас, про меня и Датч, про то, как мы разлучились.
Когда они закончили, в гостиной стало тихо-тихо, пока Чарли с Вилли не захлопали и не засвистели. Я же отвела сестру в сторонку, печально-горькие строки все еще звучали в ушах.
– Милая, я и не думала, что ты вообще по мне скучала.
– Ты не представляешь, как сильно.
– Но ты теперь здесь, и мы никогда не разлучимся.
– Если бы все было так просто, – сказала сестра.
На ужин нам подали тюрбо. Поливая рыбу белым соусом, Датч улыбалась Аннабелль. Моя дочь неприкрыто восхищалась ею, и для того были все причины.
– Это правда? – приставала она к Датч. – Папа рассказал, что когда вы с мамой ходили в школу, то он научил вас мычать, как корова. Правда?
Датч аж зажмурилась.
– Прости?
– Помнишь, когда ты была школьницей, – быстро заговорил Чарли, – я вас с Энни учил мычать, а заодно и лаять. Разговаривать по-собачьи.
– Ой, папа! Научи миссис Лиллиан гавкать! – Аннабелль с восторгом смотрела на Датч. – Он так замечательно лает! Ему настоящие собаки отвечают. Когда папа встречает в парке терьера или гончую, он с ними разговаривает на их языке. Пожалуйста, папа, научи миссис Лили гавкать.
– Только не за столом, – вмешалась я, слегка огорченная реакцией сестры.
Но Чарли уже вовсю тявкал. И то правда – собаки отвечали, поверив его лаю.
Аннабелль засмеялась, а Датч с трудом согнала улыбку с алых губ.
– Чарли, прошу тебя, – смущенно сказала я. – Ты пугаешь нашу гостью.
– Попробуй же, Лиллиан, – не унимался Чарли. – Это очень просто.
– Чарлз!
– Предлагаю свои услуги в качестве учителя!
Датч вдруг ухмыльнулась. Глаза ее блеснули.
– Гав! Гав! Гав-гав-гав!
О, Датч лаяла даже лучше Чарли. Аннабелль хохотала как умалишенная. А меня переполняло счастье.
– Нет-нет, не так! – И Чарли залился новой собачьей фиоритурой.
Сестра отозвалась коротким лаем и зашлась от смеха. Аннабелль, забыв о хороших манерах, соскочила со своего стула и кинулась к тетке:
– Ой, миссис Лиллиан, я очень-очень хочу, чтобы вы жили с нами!
Сестра обняла ее и улыбнулась мне поверх темной головки моей дочери.
– Ах, Аннабелль, я бы тоже очень того хотела.
Ужин мы заканчивали в приподнятом настроении, я буквально чувствовала, как порхает над нашими головами надежда. После ужина мы с сестрой прошли в гостиную, где Датч остановилась у рояля.
– Датч… Лили, я хочу, чтобы ты знала. Я наняла детектива, чтобы разыскал нашего Джозефа. Надеюсь, ты будешь рада.