– Ох, Энн, да! – сказала она, но голос был печален. – Но я боюсь… разочарования. Мама мне много раз объясняла, что разыскать его невозможно, поскольку его усыновили совсем малышом. Он наверняка ничего не запомнил. И скорее всего, семья Троу не захочет, чтобы он узнал, что его усыновили. Люди обычно так и поступают.
– Только не мы, – сказала я. По ее лицу пробежала тень, и я поняла, что стоит сменить тему. – Прости. Ты, наверное, устала. Не хочешь посидеть в зимнем саду? Или поиграй, просто для себя.
– Спасибо, – улыбнулась она. – Я с удовольствием.
Я направилась из гостиной, но за дверью задержалась и долго стояла, слушая, как она поет. Песни были сплошь печальные. Несмотря на наше воссоединение, Датч была одинока. Наверное, скучала по подругам, по приемным родителям, по жизни светской дамы. Негодяй Пиккеринг разбил ее бедное сердечко. Я слушала пение сестры и думала, что эти печальные песни обращены ко мне, что так она просит меня о помощи. Думаю, она все-таки начнет принимать таблетки или пройдет процедуру, а затем вернется в свой Чикаго. И больше я ее не увижу. Дворец Джонсов, несмотря на всю свою роскошь, не стал ей домом. Мы с Чарли так и остались заурядными ирландскими простаками, что гавкают за ужином.
Я ничуть не удивилась, когда ближе к полуночи Датч вошла в библиотеку, где я любила посидеть с книгой после того, как домочадцы затихнут.
– Завтра, Экси, я приду к тебе в кабинет.
– Хорошо.
Но хорошо мне не было. Мы молчали, тягостная пауза затягивалась, я встала и, извинившись, ушла к себе в комнату.
В девять утра сестра стояла в дверях моего кабинета, лицо прикрыто вуалью.
– Лили, заходи. Давай я возьму твою шляпку.
– Не хочу, чтобы меня кто-нибудь увидел.
– Здесь никого нет. Грета повела сына в школу.
Датч опустилась на диван, не произнеся ни слова. Просунула руку с носовым платком под вуаль и вытерла глаза.
– Милая моя Лили, – я села рядом с ней, – позволь мне помочь тебе.
– Я не могу пройти через это.
Она приподняла вуаль. Голубые глаза покраснели, но в устремленном на меня взгляде читалась решимость.
– Я не люблю Элиота. Но я не брошу его. Мистер Пиккеринг такой… Но не оставит жену и не уйдет ко мне. А я… что я…
Она сглотнула и хотела продолжить, но не успела и слова произнести, как зазвонил колокольчик.
– Боже! – Датч опустила вуаль.
– Успокойся. Никто тебя не увидит. Посиди здесь, а я их спроважу.
Я открыла дверь. Передо мной стоя знакомый господин с рыжими бакенбардами. Пятна на лацкане тоже знакомы.
– Снова вы? – спросила я дружелюбно. – Ведь пару дней назад вы тут были, не правда ли?
– Да. А теперь пришел с другом.
– Пригласите даму войти, если она не против, – мягко сказала я. Женщины часто пугаются невесть чего. – Не надо бояться! – крикнула я за спину визитеру.
Он отступил, достал носовой платок и взмахнул им, вроде как подавая сигнал: путь свободен. Но откуда-то сбоку появилась вовсе не дама. К моему ужасу, по ступенькам затопал огромный бородатый полицейский.
– Да, вижу, у вас есть большой друг, – сказала я.
И тут появились еще пятеро. Двое в форме, остальные в штатском. А потом еще двое. Эти с блокнотами.
– О, так вас тут целая компания, – удивилась я. – А в одиночку духу не хватило?
– Я Энтони Комсток, – объявил толстяк с бакенбардами. – Специальный агент Почтового управления и Общества по борьбе с пороками.
– Я слышала о вас. Любитель собирать похабные картинки, так ведь?
Один из полисменов подавил смешок.
– Ничего непристойного вы здесь не найдете.
– У меня ордер на обыск всех помещений, – каркнул мой Враг.
– С какой целью?
– Сами знаете, – процедил он.
– Я не ясновидящая. Просветите меня, пожалуйста.
Голосом, полным елея, мистер Комсток зачитал ордер.
– Я конфискую все товары, целью которых является предотвращение зачатия, а также все непристойные материалы, равно как любые инструменты, предназначенные для осуществления аборта.
– Таких товаров в доме нет.
– Это нам судить, мадам, – сказал один из фараонов.
Из-за моей спины сестра попыталась проскользнуть мимо незваных гостей, но один из полицейских остановил ее:
– Куда вы так торопитесь, мэм?
– Ох, сжальтесь. – Из-под дрожащей вуали донеслись сдавленные рыдания.
Два типа с блокнотами в мгновение ока оказались рядом. Они записывали все, что говорила я или сестра, они изучили корешки всех книг на полках, а кое-кто даже брал книгу в руки и тряс.
– Кто эти джентльмены? – спросила я. – И что они постоянно записывают?
– Мистер Синклер из «Ворлд» и мистер Тиббетс из «Трибун», – ответствовал мистер Комсток.
– Какая отчаянная смелость, – сказала я. – Пригласить прессу, чтобы они засвидетельствовали, как вы незаконно высаживаете дверь.
Из-под вуали донесся глубокий вздох.
– Позвольте репортерам поговорить с вашей гостьей.
– Пожалуйста, – всхлипнула Датч. – Мне нечего им сказать. Я здесь исключительно как подруга. Я замужняя дама. Мой муж – процветающий предприниматель из другого города. Я не могу…
Тут она разрыдалась окончательно.
Мистер Комсток положил пухлую руку ей на плечо.
– Ну же, ну, моя дорогая. Мы не чудовища. Вот кто чудовище, – он указал на меня.
– Умоляю, не отдавайте меня под полицейский суд, – лепетала Датч. – Одно лишь упоминание моего имени в связи с… – Она мотнула головой в мою сторону. – Позор… я не вынесу.